Мама, я тебе дал деньги на ремонт, ты все отдала сестре, теперь снова просишь? Ни рубля не дам — отказал Алексей

Тамара Петровна сжала губы в тугую линию, будто пытаясь изобразить улыбку, но та вышла кривой и бесцветной. За сорок лет она приучила себя не демонстрировать чувства — и сегодня не станет исключением. Сложив руки на коленях и сцепив пальцы до побелевших суставов, она уставилась на сына.

— То есть, ты отказываешь? — каждое слово она произносила с выверенной паузой.

— Отказываю, — Алексей смотрел мимо неё, на картину в стиле абстракции — подарок жены. Три пятна сине-зелёного цвета на белом фоне. Стоимость — как у подержанной иномарки.

— Понятно. Твоё дело, — Тамара Петровна поднялась, пригладив подол устаревшей юбки. — Конечно, ты прав. Не стоит растрачивать средства на тех, кто этого не заслуживает.

В её голосе звучала не обида и не упрёк, а лишь усталость человека, который всю жизнь старался держаться на плаву в океане, полном скрытых подводных течений. Взяв старенькую сумку с кресла, она направилась к выходу.

— Мам, — Алексей наконец посмотрел ей в глаза, и в его взгляде мелькнуло что-то неуловимое. — Я же не говорю, что вообще не помогу. Просто хочу понять, на что именно тебе понадобились деньги. Мы можем поехать вместе, закупить всё нужное, найти рабочих…

— Нет, — отрезала Тамара Петровна, натягивая поношенные перчатки. — Я сама справлюсь. Как всегда справлялась.

Она застегнула пальто — старое, купленное ещё в лихие девяностые, с облезшими локтями и потертым воротом. Хотя на улице стоял тёплый май, в последние годы её всё чаще знобило, даже летом.

— Мама, ну не уходи вот так, — Алексей сделал шаг вперёд, но остановился, когда она жестом остановила его.

— Всё в порядке, сын. Не нужно оправдываться. Ты же сказал, как есть. Я просто… переоценила свои силы. Думала, сама справлюсь с ремонтом крыши. А оказалось — всё куда хуже. Она течёт уже второй год, грибок пошёл по потолку.

— Так всё из-за крыши? — нахмурился Алексей. — Почему сразу не сказала? Я могу прислать мастеров, оплатить всё.

— Не нужно, — её голос стал твёрдым. — Это моя проблема. Я разберусь.

Она вышла, не оборачиваясь. Алексей стоял в прихожей, глядя на захлопнувшуюся дверь. На душе было муторно, но решение он уже принял. С него хватит. Хватит быть источником бесконечной помощи — и для матери, и для сестры.

В гостиной послышались тихие шаги.

— Она ушла? — Наташа, его жена, появилась в дверях. Высокая, стройная, волосы собраны в небрежный пучок. Выглядела, как будто только что сошла с модного журнала.

— Да, — тяжело выдохнул Алексей. — Не понимаю, что с ней. Раньше никогда не просила. А теперь — второй раз за полгода.

— Может, у неё правда что-то случилось? — Наташа подошла ближе, мягко коснулась его плеча.

— Проблема у неё одна — Маринка, — буркнул он. — Сколько себя помню, мама всегда её прикрывала. Даже когда та воровала в школе — защищала, как могла.

— Люди могут измениться, — осторожно заметила Наташа. — Марине уже тридцать пять. Может, всё не так просто?

— Не меняются, — отрезал Алексей. — Каждый раз, когда мы видимся — одни и те же жалобы: муж никуда не годится, дети не слушаются. И, конечно же, ей срочно нужны деньги.

Наташа промолчала. Она знала: обсуждение его семьи — запретная зона. Один раз она попыталась — и почувствовала такую ледяную отстранённость, что больше не решалась.

— Хочешь поужинать? — спросила она, стараясь сменить тему. — Я приготовила пасту, как ты любишь.

— Нет, аппетита нет, — покачал головой Алексей. — Пойду поработаю. Завтра сдача проекта.

Он ушёл в кабинет, плотно прикрыв за собой дверь. Наташа осталась одна — в просторной кухне с островом и новенькой бытовой техникой. Она посмотрела на кастрюлю с ужином, на открытую бутылку вина. Вздохнула и начала убирать.

Первые капли дождя застучали по стеклу, когда Тамара Петровна подошла к своему дому. Старая пятиэтажка на краю города выглядела особенно уныло в сером полумраке. Облупившиеся стены, разбитые стёкла подъезда, заросшие дворовые кусты.

Она остановилась у тёмных окон на первом этаже. Вроде бы Марина должна быть дома. Но света не видно. Может, спит? Или вышла?

Дождь усилился, и женщина поспешила к подъезду. Изнутри пахло сыростью и кошками. Домофон не работал уже много месяцев, дверь кто-то снова не закрыл. Внутри было ещё хуже — удушливо и затхло, но к этому Тамара Петровна давно привыкла.

Поднявшись на третий этаж, она достала ключи. Руки дрожали — то ли от холода, то ли от усталости. Скрипнув, дверь отворилась.

Внутри было темно и сыро. Из окон тянуло холодом, с потолка капала вода — прямо на старый, выцветший ковёр в зале. Она включила свет. Вверх взглянула автоматически: там расползлось огромное бурое пятно. Плесень добралась уже до самой люстры.

 

Тамара Петровна поставила сумку на табурет у двери и устало сбросила туфли. Тёплые, сношенные, но всё равно натирали. Пальцы ныли. Она прошла в кухню — на ощупь, не включая свет. На столе лежала записка, исписанная неровным почерком: “Ушла к Светке, буду поздно. Марина.”

Светка — подруга ещё с тех времён, когда они вдвоём курили за сараями и мечтали уехать из этой дыры. Светка уехала. Марина осталась. Только теперь у неё двое детей, с мужем — то развод, то снова вместе, и вечные «трудности».

Тамара Петровна включила лампу над плитой. Мягкий жёлтый свет осветил облупившиеся стены и посуду в раковине. Пошарив в хлебнице, нашла засохшую корку. Пожала плечами, отломила кусочек, заварила чай — обычный, чёрный, из пакетика.

Присела к столу и поставила чашку перед собой. Вода на потолке продолжала капать с редкой, но нервирующей регулярностью. Кап. Кап. Кап.

В комнате кто-то зашевелился — видимо, кошка. Серая, облезлая, приблудилась осенью и так и осталась. Тамара Петровна даже имени ей не дала. Просто: «кис-кис». Этой ночью киска не мяукала, не просила есть. Просто сидела на подоконнике и смотрела в окно.

Тамара обхватила ладонями чашку, прижимая её к подбородку. Тепло обжигало кожу.

Она закрыла глаза и вспомнила, как они с покойным мужем ремонтировали эту самую крышу — двадцать лет назад. Алексей тогда был ещё подростком, только поступил в техникум. Всё было сложно, денег — в обрез. Но муж лез на крышу, чинил. Смолой, рубероидом, голыми руками. И она помогала — подавала инструменты, держала лестницу. Потом вечером сидели здесь же, пили чай, и им казалось, что всё наладится.

Не наладилось. Мужа не стало. Алексей вырос, уехал, Марина осталась. И вот теперь снова — та же крыша, та же плесень, только она одна, и сил вдвое меньше.

Она посмотрела на телефон. Молчал. Ни сообщений, ни пропущенных. Алексей, конечно, не перезвонит. Он сказал, что всё — и значит, всё. Он всегда был резким. Не злобным — просто прямым, как обух.

В груди что-то защемило. Не из-за денег. Из-за этого взгляда. Словно она — обуза. Объект, от которого всё время чего-то ждут. А ведь она просила не для себя.

За окном снова закапал дождь, и она вздрогнула от очередного протёкающего капли — прямо на пол рядом с батареей. Плесень, похоже, добралась и до коридора.

Внезапно зазвенел дверной звонок. Резко, отчётливо.

Тамара Петровна с трудом поднялась, сердце сжалось. Поздно. Кто бы это мог быть? Марина ключи не теряла. Да и зачем звонить?

Она отперла и приоткрыла дверь.

На пороге стоял Алексей. Мокрый, с растрёпанными волосами, с пакетом в одной руке и папкой в другой. Взгляд усталый, но не злой.

— Прости, — произнёс он. — Я… подумал. Поехал к тебе. Посмотрел на дом — понял, что сам не прощу себе, если не помогу.

Он шагнул внутрь, словно опасаясь, что его прогонят. Тамара Петровна растерянно отступила, давая ему пройти.

— Я привёз смету, — он поднял папку. — Завтра с утра приедут рабочие. Посмотрим, что с крышей. Я всё устрою.

— Лёша, — только и смогла вымолвить она.

Он поставил пакет на стол — там торчала булка хлеба, какой-то сыр, термос, явно из дома. На плите вскипал чайник.

— Мам, — тихо сказал он, глядя на неё. — Ты могла просто сказать. Без обиняков. Без этой гордости. Я же твой сын.

Она села на табурет и посмотрела на него снизу вверх.

— Я не хотела просить. Просто… устала. И крыша — это была последняя капля.

— Значит, будем латать. Крышу, стены и всё остальное, — Алексей улыбнулся краем рта. — Только пообещай, что в следующий раз просто скажешь. Без театра. Ладно?

Она кивнула.
В уголке кухни мяукнула кошка, как будто поддерживая.
Дождь всё ещё шел, но теперь — как фон.
Дом больше не казался таким промозглым.

 

Кошка снова мяукнула, на этот раз громче. Алексей повернулся на звук, взглянул на подоконник:

— У тебя теперь кошка?

— Прибилась осенью, — тихо ответила Тамара Петровна. — Я не стала прогонять. Хоть кто-то в доме шевелится.

Он кивнул и достал из пакета банку кошачьего корма.

— Купил на всякий случай. Вдруг пригодится.

Она ничего не ответила. Просто смотрела, как сын привычными, хозяйственными движениями выкладывает еду кошке в миску, наливает ей воды, а потом включает свет в коридоре и осматривает потолок.

— Здесь хуже, чем я думал, — буркнул он. — Сантехника тоже старая. Потолок вон уже провис. Грибок не только сверху — уходит в стены. И всё это ты хотела делать одна?

— Хотела, — вздохнула она. — Но не смогла.

Тишина. Только звук дождя за окном и редкое кап-кап с потолка.

И вдруг — хлопок двери. Кто-то вошёл в квартиру.

— Мам! — донёсся голос из прихожей. — Я здесь! Ты не поверишь, кого я встретила…

На пороге остановилась Марина. В руках — полиэтиленовый пакет с каким-то алкоголем, за спиной — пьяный мужик в тёмной куртке, лет сорока, с мутным взглядом. Он икнул, пытаясь удержаться на ногах.

— А-а… — протянула она, увидев брата. — О, Алексей. Вот это встреча.

Он выпрямился, лицо потемнело.

— Марина, кто это?

— Это Игорь. Друг. Мы со Светкой посидели, решили ещё чаю у мамы попить, — улыбка у неё дрожала, как будто она сама не знала, смеётся она или оправдывается. — Ну ты чего? Я ж к себе веду. Мы наверху.

— Не надо, — вмешалась Тамара Петровна. Голос стал тихим, но жёстким. — Марина, пусть он уходит. Сейчас же.

— Ма, ну ты чего?! — вспыхнула та. — Ты всегда так. Всё тебе не так. Я взрослый человек!

— Взрослый человек не приводит домой незнакомцев пьяными, — вмешался Алексей. — И не живёт с матерью, если не может уважать её покой.

Марина вспыхнула, шагнула вперёд:

— А ты что, приехал тут поучать? Полгода не звонил, а теперь герой?

— Я приехал, чтобы помочь. Крыша течёт второй год. Здесь грибок, сырость. Ты бы хоть раз поднялась, посмотрела, чем мать живёт!

— А ты думаешь, у меня жизнь медом намазана?! — выкрикнула Марина. — Муж — в долгах, дети требуют, сама на трёх работах верчусь! А ты — успешный офисный бог, с квартирой, с женой как из глянца! Приехал — и сразу с высоты. Смотришь так, будто мы тут все на помойке!

— Потому что вы живёте, как будто вам всё должны! — сорвался Алексей. — Мама тянет на себе и тебя, и себя, и плесень на потолке. А ты — на “Светке” и “Игоре”. Где твои дети? Почему они не здесь?

Марина прикусила губу, отступила назад.

— У подруги. Там лучше. Им не нравится здесь… — она вдруг затихла, голос её дрогнул. — Я… я не справляюсь.

Эти слова прозвучали неожиданно даже для неё самой. Она впервые вслух признала то, от чего давно бежала.

Тишина повисла в воздухе.

— Я не справляюсь, — повторила она тише. — Думала, справлюсь. Как мама. А не могу. Всё рушится. Всё из рук валится. Я просто хотела одну ночь, чтобы… забыться.

— Значит, начинаем с этой ночи, — сказал Алексей. — Но не с пьянки. А с уборки. Завтра с утра приезжают рабочие. Начнём с крыши. Потом стены. Потом ты.

Он подошёл к двери и указал на «друга» Марины:

— А ты — вон. Игорь, да? На выход.

Тот что-то пробормотал, но спорить не стал. Шатаясь, вышел на лестничную площадку.

Марина присела на корточки, прижалась лбом к стене.

— Прости, мам… — шептала она. — Я всё испортила.

Тамара Петровна молча подошла и обняла дочь.

— Не испортила. Просто заблудилась. Все мы иногда теряем дорогу.

Алексей стоял в дверях кухни. Впервые за долгое время он видел свою семью вместе. Разбитую, уставшую, неловкую — но настоящую.

Он вздохнул и сказал:

— Чай ещё тёплый. Давайте садиться.

 

Утром в доме было на удивление тихо.

Алексей проснулся на старом диване в зале — спина ныла, но он почти не обратил на это внимания. Солнце пробивалось сквозь занавески, и в этой мягкой утренней тишине квартира, несмотря на плесень, сырость и облупленные стены, казалась живой. Как будто впервые за долгое время.

Из кухни доносился осторожный перестук посуды. Кто-то наливал воду, резал хлеб.
Он встал, потянулся, выглянул из комнаты.

У плиты стояла Марина. Волосы собраны в пучок, лицо помятое, уставшее, но сосредоточенное. На ней — мамин старый халат. Она поджаривала хлеб, а рядом в чашке остывал крепкий чай.

— Утро, — тихо сказал Алексей.

Она обернулась и слабо улыбнулась:

— Ты, оказывается, храпишь.

Он усмехнулся, подошёл ближе, заглянул в сковороду:

— Хлеб — единственное, что я умею поджаривать. Не претендуешь на патент?

— Делим пополам, — пожала плечами она. — Ты финансируешь, я жарю.

Он сел за стол, посмотрел на сестру. Молчаливая пауза между ними была уже не враждебной, как раньше, а… осторожной. Как будто оба не хотели разрушить хрупкое перемирие.

— Мамина крыша — это просто повод, — наконец сказал он. — Мы все давно посыпались. Каждый по-своему.

— Я знаю, — она поставила перед ним тарелку, села напротив. — Только вот клея не было. Или руки не доходили.

— Значит, пора начать собирать. Потихоньку. Без иллюзий, но с головой.

Она кивнула.

— Я поговорю с Игорем. Скажу, чтобы больше не приходил. Наверное, он и сам понял. С детьми… заберу их к маме на выходные. Пусть побудут дома.

— А потом? — спросил Алексей.

— А потом найду выход. Мне дали подработку на складе. Начну с этого. Если потяну, может, дотяну и до чего-то большего.

— Если не потянешь — скажи, — жёстко ответил он. — Без цирка. Без «всё хорошо». Только честно.

Марина снова кивнула, на этот раз — чуть тверже.

В дверях появилась Тамара Петровна. Она держала в руках платок, поправляла волосы. На ней было то самое пальто из девяностых, и выглядела она усталой, но спокойной.

— Доброе утро, — сказала она. — Пахнет хлебом?

— У тебя повара теперь, — ответила Марина. — Один вчера ремонт пообещал, вторая готовит. Осталось только сантехника внуками занять.

— Они и так неплохо разбираются в том, как всё сломать, — усмехнулась Тамара. Подошла к столу, присела. — Ну что. Семья?

— Пока — заготовка, — Алексей налил всем чаю. — Но потенциал есть.

Они завтракали втроём, как не делали этого уже много лет. За окном шелестел лёгкий ветер, и с крыши капало — последними каплями. Завтра там будут люди, будет шум, лестницы, гудки. А сегодня — только хлеб, чай и тишина.

— Я звонила Наташе, — вдруг сказала Тамара. — Поблагодарила за тебя.

Алексей удивлённо поднял бровь:

— Что она сказала?

— Сказала, что ты упрямый и сложный, но очень добрый. Только, мол, внутри, под слоями.

Он усмехнулся.

— Всё же раскусила.

— Женщинам полезно раз в жизни делать ремонт, — заметила Марина. — Многое про людей понимаешь.

Тамара Петровна взглянула на своих детей. Алексей, взрослый, сдержанный, напряжённый. И Марина — ломаная, но не сломанная. Оба её. Оба разные. И оба — её самое ценное в этой жизни.

И в этот момент она вдруг поняла: всё, что сломано, можно починить. Не сразу, не легко, не без боли. Но можно.

И дом, и крыша, и отношения.

Главное — начать.

 

Эпилог — три месяца спустя

Август выдался на редкость тёплым. Вечерами на улицах пахло сухой пылью, свежей краской и нагретым металлом. Где-то во дворе кто-то жарил мясо на мангале, где-то плакал ребёнок, а где-то играла музыка из открытого окна.

Во дворе старой пятиэтажки на окраине города стоял Алексей. Он держал в руках пластиковое ведро с белой краской и смотрел вверх — на крышу.

Новую крышу. Без дыр. Без гнили. Без потёков.

— Всё-таки сделали, — сказал он вслух. Голос был нейтральный, но в глазах — облегчение.

— Сделали, — подтвердила Марина, подходя к нему с бутылкой воды. На ней были старые джинсы и футболка, испачканная в штукатурке. Лицо — загорелое, уставшее, но чистое. — Даже грибок вывели. Почти везде.

— Как дети?

— У бабушки. Рисуют на кухне. Сказали, теперь у них «чистое небо». Придумали.

Алексей улыбнулся.

— Что с Игорем?

— Ушёл. Без скандала. Сам. Я не держала. — Она сделала глоток воды. — На складе осталась. Не сказка, но деньги есть. Гуляю вечерами. Читаю. Спать стала лучше. Представляешь?

Он кивнул. Потом достал из кармана ключ.

— Наташа звала к себе, на дачу. Я сказал — попозже. Хочу сначала маму к себе перевезти. Она, правда, упирается.

— Её проще крышу заменить, чем переубедить, — усмехнулась Марина. — Но попробуй. Теперь ты не только офисный бог, а ещё и строительный вдохновитель.

Он рассмеялся — легко, как в юности.

В этот момент открылась дверь подъезда, и вышла Тамара Петровна. В лёгкой кофте, в новых туфлях, с короткой стрижкой, сделанной у местной парикмахерши. В руках — пакет с пирожками.

— Не стоите столбом, — сказала она. — Идите обедать. Печёнка с гречкой, салат из огурцов. Я ещё пирог испекла. Внуки одобрили.

Алексей и Марина переглянулись.

— Как скажете, начальник, — отозвался Алексей.

Они пошли к подъезду втроём. Медленно, не торопясь.
Солнце светило им в спины.

Во дворе лаяла собака. В окна тянуло запахами еды. Жизнь, как старая стена, была неровной, с трещинами, но всё-таки — прочной.

А на крыше не капало.
И это уже было началом.