Мама, папа, мы не банкомат и не туристическая база! — Лена оборвала семейную драму одним звонком.

— Мама, папа, мы не банкомат и не турфирма! — сказала Лена, окончательно прервав семейную комедию одним звонком.
— Ну что, Артём, удивлён? Это тебе не дачный шалаш в Анапе, а настоящий Сочи! — торжественно произнесла Антонина Петровна, с важным видом сняв солнечные очки и сложив руки, как на фотосессии.
— Тут тебе не восемьсот рублей с палаткой, тут почти Европа, — добавила она и бросила взгляд на Ленины босоножки, как будто те были куплены на распродаже у забытой модой планеты.

А ведь всё началось…

…с моего очередного «ну ладно».

— Артём, давай поедем вдвоём. Мы столько ждали этого отдыха, копили, планировали, — говорила я ему тогда вечером, когда билеты ещё можно было вернуть, а нервы — не сдали.

Он пожал плечами:

— Ну ты же знаешь, папа всю жизнь работал. Пусть хоть раз съездят с нами. Это же всего один отпуск…

Вот тогда нужно было сказать «нет». Чётко. Жёстко. С ударом кулака по подушке.
Но я только кивнула. С глупой улыбкой. Как обычно.

Теперь мы в Сочи. Солнце, пляж, море — и моя свекровь, пришедшая на пляж в жемчужном ожерелье. Потому что просто «отдыхать» — это не по её уровню. Она должна сиять.

— Семья, в бой! — бодро заявил Виктор Семёнович, катя чемодан величиной с грузовик. В нём, наверное, хранился либо баян, либо вся их совместная история.

У стойки регистрации, среди мрамора и запаха гостиничного кондиционера, началась «сцена с пропажей».

— Вот мой паспорт… бронь… и… ой! — ахнула Антонина Петровна, театрально проверяя сумку. — Кошелёк! Где же он?

— У тебя в руках сумка, Тоня, — спокойно заметил Виктор Семёнович. — Опять спектакль?

— Пустая! Всё оставила дома… Вот так старость, забвение, я — бремя для семьи!

С такой убедительной мимикой, что администратор на ресепшене реально начал искать глазами тревожную кнопку.

Я стояла рядом с Артёмом и чувствовала, как моё терпение вытекает из пяток. Я буквально оставляла за собой след из выжатых нервов.

— Ну ничего, — пробормотал Артём, доставая кошелёк. — Потом разберёмся…

А «потом» — это когда выяснится, что у родителей «не хватает», «всё ушло на огород», «вы же понимаете, мы семья»… И так каждый раз.

Пока я молчала.

Номер, конечно, с «видом на море». Если встать на стул, встать на цыпочки и наклониться под углом сорок пять, море действительно можно разглядеть между кондиционером и парковкой.

— Почти как на Мальдивах, — хмыкнула я Артёму.

Он попытался улыбнуться.

— Главное — вместе. Родители счастливы. Ты же море любишь…

Я хотела сказать:

— Я тебя любила. Пока ты не стал сыном своих родителей в режиме «всё включено».

Но просто отвернулась.

На третий день, когда свекровь с гордостью заказала вино за три тысячи за наш счёт («Ну вы же не пьёте это… Савиньон? Что это вообще?»), я поняла: температура кипения достигнута. Причём не от жары.

И вдруг, вечером, случилось нечто вроде чуда. Не в виде фей или магии. А в лице женщины в белом сарафане и с серебристой прядью в волосах.

— Лена? Лена Бессонова? Не верю! Это же я, Марина Александровна! Я вела у тебя психологию личности. Помнишь?

Я моргнула, будто она материализовалась из параллельной реальности.

— Вы совсем не изменились…

— А вот ты — очень. И не в лучшую сторону. Глаз потухший. Где твой огонь, Лена?

К нам подошёл Артём с кофе.

— Это мой муж, — я кивнула. — И… семейные «гости».

Марина Александровна окинула Артёма взглядом, затем — в сторону, где маячила фигура Антонины Петровны с бокалом бесплатно доставленного шампанского.

— Хочешь, расскажу тебе, что такое созависимость? Или уже сама догадалась?

Я усмехнулась:

— Догадалась. Но как выбираться — не знаю.

— Очень просто. Приезжай ко мне. У меня дом неподалёку. Заодно потренируемся говорить «нет». Отличная практика для взрослой жизни.

— А ты куда собралась? — вечером всполошилась свекровь, заметив, что я собираю рюкзак.

— К подруге, — ответила я спокойно.

— А как же отдых всей семьёй?

— Тоня, не начинай… — буркнул Виктор Семёнович, жуёт креветку с крекером.

— Она тут всё оплачивает, а теперь — к подружке? Где же уважение?

— Вот и я спрашиваю: где?

На следующее утро мы с Артёмом стояли у белых ворот виллы, где пахло жасмином, свободой и — мною самой. Настоящей.

— Извини, что втянул тебя во всё это, — пробормотал он.

— Главное — чтобы ты понял. И больше не втягивал.

Он кивнул. И в его взгляде, впервые за долгое время, не было маминых слов. Только его собственные.

— Лена, что это было? — спросил он позже, сидя на веранде с видом на море. — Ты же их просто бросила…

— Нет, Артём. Я просто перестала быть банкоматом, который улыбается.

— Но ты понимаешь, как это выглядит?

— Да. Они остались вдвоём. Без денег. Без плана. И вот сейчас начинается их реальный отпуск. Без нас.

— Ты думаешь, они это специально?

— Я уверена. Склероз у твоей мамы всегда начинается у кассы. Особенно, если товар дорогой и с блеском.

Марина Александровна принесла на стол вино и фрукты. У неё был такой вид, будто она каждое утро медитирует, днём пишет мемуары, а вечером вправляет людям жизни.

— Ну что, начнём с аперитива по психологии? — с улыбкой предложила она.

— Только попроще… — Артём почесал затылок и вздохнул.

 

— Я вообще не думал, что так можно… — Артём задумчиво смотрел в сторону сада, где в тени лимонных деревьев лениво шуршали листья.
— Как именно? — я откинулась на шезлонг, положив ноги на пуфик.
Было утро, и этот день пах не только жасмином, но и чем-то новым — надеждой, что ли.

— Просто… взять и уйти. Сказать «нет». Не пытаться всех устроить, угодить, спасти… — Он пожал плечами. — Я всегда думал, что так поступают только бессердечные.

— Это не бессердие. Это здравый смысл. — Я глотнула кофе. — Когда самолёт падает, сначала маску надевают на себя, а потом на ребёнка. А не на маму, которая драматично забыла билет.

Он тихо усмехнулся.

— Ты знаешь, я правда не хотел, чтобы тебе было тяжело. Просто… мне казалось, что это всё — нормально. Родители, ответственность, отдых вместе. Семья.

— Семья — это не когда тебя используют, а ты молчишь. Это когда слышат, уважают и не лезут в твой кошелёк, пока ты не умер.

Марина Александровна тем временем резала дыню. Ловко, уверенно, как будто каждое утро разбирается с чьими-то семейными запутанностями под видом фруктового салата.

— Кстати, — она подняла глаза, — хотите пройти один эксперимент?

— Только если он не связан с родительским гипнозом, — фыркнула я.

— В каком-то смысле, связан. Возьмите по листу бумаги. Напишите, чего вы на самом деле хотите от отпуска. От семьи. От жизни. Только честно. Не как «надо», а как «по-настоящему».

Мы с Артёмом переглянулись. Я взяла ручку. Несколько секунд смотрела в пустой лист. А потом написала:

«Хочу тишины. Не извиняться за свои желания. Не спасать взрослых. Побыть собой. А ещё — чтобы Артём был мужем, а не сыном своей мамы».
Я не собиралась показывать это. Но Артём сам взял лист, прочитал — и не рассердился. Не обиделся. Он просто кивнул. Медленно, но честно.
— Я не хочу быть сыном. Хочу быть… мужчиной.
— Тогда будь. А я — не твоя мама. И не их банкомат. Я — Лена. И хочу быть ею снова.

Мы молчали. Потом Марина Александровна хлопнула в ладоши:

— Всё. Достаточно драм. Сегодня — день свободы. Сначала — завтрак. Потом — в горы. А вечером — разговор о настоящих желаниях. Без «а что скажут родители».

Тем временем…
— Где они?! — Антонина Петровна металась по номеру, словно капитан тонущего корабля.
— Уже два дня! Ни звонка, ни открытки! Мы тут как сироты при живых детях!

— Тоня, успокойся, — хрипло произнёс Виктор Семёнович, листая меню отеля. — Нам вроде как отдых нужен, а не допрос.
— Ты — предатель. Она — неблагодарная. Артём… Артём, возможно, заколдован!

— Тоня, может, нам самим как-то начать платить за себя? Ты заметила, как легко без них дышится? Без спектаклей, ожиданий и этой показной драмы?

— Виктор, ты хочешь сказать, что я… манипулирую?!
— Хочу сказать, что Лена, похоже, научилась защищать себя. А ты — нет.

На третий день нам стало по-настоящему легко. Мы с Артёмом болтали без уколов, обид и «только если мама не против». Он шёл рядом, а не между мною и телефоном, по которому звонила его мама каждый час.
В тот вечер он внезапно остановился посреди тропинки, посмотрел на меня и сказал:

— Я всё понял. Можно я попробую стать тобой — в смысле, честным? Прямо сейчас?

Я улыбнулась:

— Давай.

— Я боюсь от них отдалиться. Но я ещё больше боюсь потерять тебя. И себя.
— Тогда не выбирай между ними и мной. Выбирай — между старым собой и новым.

Он обнял меня. Без слов. Без отчёта. Просто — по-настоящему.

А я в тот момент поняла, что это лето, этот Сочи, эта вилла и эта белая шляпа — не про отдых. А про то, как я впервые выбрала себя. Не из упрямства. А из любви. К себе. К нему. К жизни, в которой я — не банкомат.

 

Прошло ещё два дня. Мы с Артёмом читали книги на террасе, готовили завтрак вместе и впервые за долгое время жили без ощущения, что кому-то что-то должны.
Марина Александровна уехала в город на семинар, оставив нам виллу. Как сказала она, «взрослым детям иногда нужно личное пространство — чтобы в нём наконец выросла собственная жизнь».
— Ну что… возвращаемся? — спросил Артём, глядя на дорогу, уходящую вдоль берега.

— Возвращаемся. Только не к старому порядку, — ответила я. — В этот раз — по нашим правилам.

В холле отеля Антонина Петровна встретила нас взглядом, полным театральной скорби.
— Ну, слава богу! Вернулись, наконец! Мы тут уже думали, что вы эмигрировали!

— Мы просто отдохнули. Настояще. Без давления, — сказала я и не улыбнулась. Просто констатировала факт.

— Значит, вы нас бросили! — воскликнула она. — Стариков! Одних! С голодными желудками и неоплаченными счетами!

— Антонина Петровна, — спокойно сказала я. — Вы не дети. И мы — не ваши опекуны. Мы не обязаны обеспечивать ваш комфорт ценой собственного выгорания.

Она открыла рот. Закрыла. И вдруг сказала:

— Как ты с нами разговариваешь?

— Как взрослая женщина, которая больше не играет в дочку на побегушках. И не замужем за вашим сыном-кассой. А если вас это пугает — это не мои проблемы.

Виктор Семёнович тихо усмехнулся в уголке.

— Ну что, Тоня. Похоже, у нас взрослая невестка. И сын тоже стал похоже не только сыном.

Артём встал рядом со мной. Без привычной растерянности. Просто рядом. Как партнёр.

— Мам, пап, мы уезжаем. Сегодня. Мы оба. Отдых закончен. А дальше — будет по-другому.

— То есть как это — уезжаете? А как же…

— Нет, мама, — спокойно сказал Артём. — Просто нет.

На вокзале мы сели в поезд. Артём держал в руках бутылку воды, я — записную книжку. В ней была страница с тем самым списком: «Чего я хочу». Я добавила внизу новую строку:
«Хочу, чтобы меня уважали не за то, что я “удобная”, а за то, что я — настоящая».
— Что пишешь? — спросил Артём.
— Список. Как не стать снова “банкоматом с добрым лицом”.

— А можно мне тоже такой составить?

— Можно. Только честно.

— Тогда первая строка будет: Хочу быть мужем, а не маминой версией себя.

Я посмотрела в окно. За ним мчалась Россия, привычная, шумная, а мы ехали вперёд — в жизнь, где всё будет не идеально, но по-настоящему.

— Ты ведь не злишься на них? — спросил он, уже тихо.

— Нет. Я просто устала платить за чужие привычки. И начала платить за свои желания.

Он кивнул. А потом, как в детстве, достал из кармана жвачку.

— Держи. Клубничная. Помнишь, как в школе?

— Помню. А знаешь, что самое приятное?

— Что?

— У нас теперь всё снова начинается. Только без спектакля. И с настоящим сценарием.

Он взял мою руку.

— Сценарий, в котором ты — главная героиня?

— Да, — улыбнулась я. — И где конец — это просто начало нового акта.