Каждый сам за себя

— Мам, где еда?! — Яна влетела в комнату, даже не потрудившись постучать. — Я опаздываю!

Нина попыталась подняться с кровати, но мир перед глазами поплыл. Термометр на тумбочке показывал 38,7. Горло саднило, в груди — свист и хрип.

— Яна, я заболела… Посмотри, может, в холодильнике что-то найдешь?

— Там пусто! Только твои детские йогурты для Ани! — фыркнула дочь, скрестив руки. — Всё для неё, как всегда!

Из соседней комнаты донёсся слабый плач. Проснулась младшая. Нина, собравшись с силами, встала. Ноги подгибались, в глазах темнело.

— Нин, а где моя рубашка? — Никита выглянул из ванной. — Голубая, в полоску?

— По идее, в шкафу…

— Нет её! Ты что, не гладила?

Вчерашний день она провела с температурой, бегая между кухней и кроваткой.

— Не успела…

— Ну вот, шикарно! А у меня важное совещание! — буркнул муж, захлопнув дверь.

Плач Ани становился всё громче. Нина подошла к кроватке, взяла дочку на руки. Малышка прижалась, хныча.

— Мам! — крикнула Яна из кухни. — Тут вообще есть хоть что-нибудь? Даже хлеба нет!

— На столе деньги. Купишь что-нибудь по пути.

— Я не пойду в магазин! У меня укладка! И вообще, это не моя забота — кормить всех!

Нина, всё ещё держа Аню, дошла до кухни, достала из морозилки котлеты и кинула на сковороду.

— И макароны не забудь сварить, — бросила Яна, не отрываясь от телефона.

Никита вышел из спальни — в помятой рубашке, недовольный.

— Надел первую попавшуюся. Как бомж какой-то выгляжу. Спасибо, блин!

Нина не ответила. Было больно говорить, да и сил не оставалось.

— У Светки сегодня ДР, — сообщила Яна, накладывая макароны. — После школы пойду к ней. Поздно вернусь.

— Яна, мне реально плохо. Может, останешься с Аней?

— Да ну! Я эту вечеринку ждала сто лет. И вообще, я не просила рожать мне сестру. Сами разбирайтесь!

Она схватила сумку и, не попрощавшись, хлопнула дверью.

Никита доедал, уткнувшись в телефон.

— Слушай, может, пораньше домой сегодня? Мне совсем плохо…

— Не получится. У нас корпоратив. Обязательное мероприятие. Понимаешь же.

— Но я с температурой…

— Выпей что-нибудь. Парацетамол, например. Ты же не в коме.

Он быстро поцеловал её в лоб — горячий, влажный — и ушёл.

 

Когда дверь за мужем захлопнулась, тишина в квартире будто звенела. Только Аня всхлипывала у нее на плече, и из-под крышки сковородки шипела котлета.

Нина молча выключила плиту. Запах еды вызывал тошноту. Горло саднило, лоб покрывался испариной. Она осторожно опустилась на стул, прижимая Аню к себе. Та уже почти заснула, уткнувшись в мамино плечо.

С кухни слышался только гул холодильника. Ни слов благодарности, ни намека на сочувствие. Ни от кого.

“Ты же не умираешь”, — прозвучало у неё в голове, как пощёчина. Нет, не умираю. Пока.

Телефон на столе мигнул. Сообщение от школьного чата:
“Завтра субботник. Не забудьте принести мешки и перчатки!”

Нина хрипло рассмеялась — коротко, глухо, с надрывом. Даже на это у неё не было права — болеть.

Она положила Аню в кроватку и пошла в ванную. Посмотрела в зеркало. Лицо — бледное, с серыми тенями под глазами. Волосы — собранные кое-как. Глаза — пустые. Женщина в отражении была ей почти незнакома.

Из спальни снова донёсся детский крик — Аня проснулась. Малышке было плохо: носик забит, она капризничала, не могла уснуть. Нина достала градусник, сунула дочке подмышку. Та вырывалась, плакала. Через десять минут — 37,9.

«Только бы не заразилась», — пронеслось в голове.

Сил не было даже плакать. Нина укутала Аню, уселась рядом, поглаживая её по спинке. Телефон снова пискнул — теперь это Яна.

“У Светки всё круто. Я останусь с ночёвкой. Не жди.”

Просто сообщение. Без “пожалуйста”, без “можно?”, без “мама, как ты там?”

Нина не ответила. Просто отключила звук и уронила голову на стену. В груди колотился слабый страх, смешанный с отчаянием.

— Мамочка… — прошептала Анечка и снова прижалась к ней, уже тише.

И только это слово — простое, тихое — не дало Нине сломаться окончательно.

 

Ночь была тяжёлой. Анечка то и дело просыпалась, капризничала, плакала. Нина поднималась к ней, укладывала, поила водой, поила себя парацетамолом, сбивала жар и снова засыпала на час-другой вполглаза. Всё вперемешку: кашель, стоны, полудрёма и удушающая слабость.

Утро не принесло облегчения.

За окном моросил дождь. Серая изморось стекала по стеклу, как будто сама природа подыгрывала её состоянию.

Никита вернулся ближе к полудню. С перегаром, в мятой рубашке, с помятым лицом.

— Ты чего такая? — пробормотал он, стягивая ботинки. — Выглядишь как зомби.

— У меня под сорок температура была ночью. Аня, похоже, тоже заболела.

— Понятно… — Он зевнул. — Я посплю немного, ладно? Голова трещит.

И, не дождавшись ответа, пошёл в спальню, хлопнув дверью.

Нина стояла в коридоре с Аней на руках. Сил не было даже злиться. Ни слёз, ни упрёков. Пустота.

Она уложила дочь в кроватку и вернулась на кухню. Стала механически мыть посуду, пытаясь справиться с головной болью. На столе лежал чек — кто-то из них вчера купил пиво, чипсы, сигареты. Ни хлеба, ни молока, ни фруктов для ребёнка.

Внезапно в голове словно что-то щёлкнуло.

Нина села за стол. Руки дрожали. Она достала старый блокнот, с оборванными листами. Полистала. Там были когда-то рецепты, планы, покупки. На последней странице — список дел трёхлетней давности: “Купить новые обои. Начать писать. Записаться на курсы.”

Где теперь всё это?

Она достала ручку. Под чертой написала:

“Я существую.”

Потом, чуть ниже:

— Устроиться на подработку
— Найти педиатра для Ани
— Проверить, где ближайший Центр поддержки женщин
— Прочитать что-то для себя
— Купить себе… хоть что-нибудь

На удивление, ей стало легче. Ненамного — голова всё ещё гудела, тело ломило, в душе — пустыня. Но впервые за долгое время в этой пустыне кто-то поставил маленькую палатку.

Она встала, подошла к окну. Дождь усилился. Город жил своей жизнью: машины, спешка, чужие люди с зонтами.

А где-то в этом городе она. Нина. Не просто мама. Не просто “жена с температурой”. Не просто обслуживающий персонал. Человек.

Сзади захныкала Аня.

— Иду, малышка, — тихо сказала она и пошла в детскую.

Усталость никуда не делась. Проблемы остались. Но появилось нечто важное — осознание, что так, как раньше, больше не будет.

 

В понедельник утром Нина проснулась раньше обычного. Точнее — просто не спала. Жар спал, тело ломило, но внутри было странное, тревожное спокойствие.

Никита ушёл рано, не позавтракав. Яна — хлопнула дверью, даже не попрощавшись. Аня снова подкашливала, но без температуры.
Было тихо. Даже слишком.

Нина встала, надела домашний свитер, сварила крепкий чай и снова открыла блокнот.
Посмотрела на список.

“Устроиться на подработку” — казалось смешным и нереальным. Куда идти? Кто возьмёт? Но ниже она приписала:
— Просмотреть сайты с вакансиями
— Найти что-то онлайн
— Позвонить Тане, узнать про удалёнку

Она открыла ноутбук — старенький, с облупленной клавишей Enter. Загрузился медленно, как будто не хотел тревожить этот день.
Через полчаса она уже искала: “удалённая работа для мамы с ребёнком”, “фриланс без опыта”, “тексты на заказ”.

Нашлось много ерунды, но среди всего — один сайт с заказами на написание текстов. Простые — описания товаров, короткие статьи. За копейки.
Но Нина нажала “Зарегистрироваться”.

Руки дрожали. Не от страха — от непривычки.

Анечка к тому моменту заснула. На экране высветилось первое задание: “Описание для интернет-магазина. 300 слов. Оплата — 80 рублей.”
Она открыла Word. Посмотрела на мигающий курсор.
И написала первую строчку.

Вечером Яна вернулась домой поздно. Бросила сумку в коридоре, сняла наушники.

— Ты даже не спросишь, как у меня дела? — бросила с порога.

— Ты ведь и не спрашиваешь, как у меня, — спокойно ответила Нина, не оборачиваясь. Она как раз закрывала готовый текст. Второй за сегодня.

— Что ты там делаешь? — Яна заглянула в ноутбук. — Писательницей стала?

— Работаю.

— Ага. За сто рублей, что ли?

Нина молча кивнула.

— Бред какой-то. Лучше бы ужин приготовила. Есть нечего.

Нина повернулась и впервые за долгое время посмотрела на дочь по-другому. Спокойно. Без жалости. Без вины. Просто — в упор.

— Я не обязана делать всё одна.
Ты взрослая. Научись брать ответственность. Или оставайся голодной.

Яна открыла рот, чтобы что-то возразить — и замерла.
Нина уже развернулась к ноутбуку.

На кухне повисло молчание.

Спустя пять минут, без скандала, без комментариев, Яна достала сковородку и поставила воду на макароны.

Ночью Нина снова не спала — но теперь по-другому.
Она читала про фриланс, открывала форумы, слушала видео о том, как выбираться из выгорания.
Впервые за много месяцев ей не хотелось плакать.

Утром она снова села за блокнот.
И добавила в конец списка:

— Записаться к психологу
— Начать говорить “нет”
— Найти себя. Настоящую. Не «маму», не «жену». А просто — Нину.

 

Прошла неделя.

Нина каждое утро вставала раньше остальных. К утру температура окончательно спала, Анечке стало лучше, и та снова начала играть и улыбаться. Пока дочка строила башни из кубиков, Нина строчила тексты — простые, недорогие, но свои. Заказчики не хвалили, но и не ругали. А главное — деньги начали капать. Небольшие, но честно заработанные.

Каждый раз, нажимая кнопку “Отправить”, она чувствовала, как возвращает себе кусочек утраченного “я”.

В доме стало по-другому. Нина больше не бегала по пятам за мужем и дочерью. Не накрывала на стол, не гладила рубашки, не оправдывалась.
Она просто жила. Не служила — жила.

— Где мой ланч? — спросила Яна на вторую неделю.

— Не знаю. Посмотри, что есть, — ответила Нина, не отрываясь от клавиатуры.

— Аня орёт! — заорал из комнаты Никита. — Ты не слышишь?

— Слышу. Сейчас закончу абзац.

— Тебе важнее текст, чем ребёнок?!

Она медленно повернулась. В глазах — не злость, не усталость. Холодная, ровная ясность.

— Нет, мне важно, чтобы вы оба поняли: Аня — не только моя дочь. А забота — не только моя обязанность.

Никита промолчал. Такое на него действовало сильнее любого крика. Он почесал затылок, пошёл в детскую.

В пятницу Нина впервые вышла из дома не в аптеку и не в магазин. А на встречу — ту самую, для женщин, про которую читала.

Кабинет был скромный, с облупленными стенами и пахнущим кофе. Но в креслах сидели такие же, как она. Уставшие. Выжженные. Но не сломанные.
Она слушала. Молчала. Потом — впервые — заговорила. И поняла, что не одна.

После встречи она долго сидела на лавочке у входа. В телефоне — непрочитанные сообщения от Яны:
“Ты где?”
“Мы с Аней голодные”
“Ты вообще домой собираешься?”

И ещё одно, последнее:
“Я заказала пиццу. Деньги потом вернёшь.”

Нина рассмеялась. Слабым, облегчённым смехом.
Пусть так. Главное — она ушла.
И вернётся теперь уже другой.

Вечером она открыла входную дверь. В коридоре пахло сырной пиццей. На полу — Аня в пижаме, Яна рядом с ней, с телефоном в руках.
Никита мыл посуду.

Все на секунду замерли, когда она вошла.

— Ты чего так поздно? — хмуро спросил муж.

— Была на встрече. По делам. Теперь так будет часто.

Он хотел что-то сказать. Может, язвительное. Может, привычное «а меня ты не спросишь?». Но не сказал. Просто повернулся к раковине.

Яна кивнула:

— А пицца, кстати, вкусная.

— Рада, что справились.

Нина сняла куртку. Впервые не чувствуя вины за то, что выбрала себя.

Позже, уже ночью, она снова открыла блокнот.
Дополнила список:

— Уважать себя — каждый день.
— Больше не жить чужой жизнью.

А потом, будто незначащее приписала в уголке страницы:
— Купить себе красную помаду. Яркую. Для себя. Просто так.

Она закрыла блокнот, выключила свет и впервые за долгое время уснула спокойно.

 

На следующий день, за завтраком, тишина в доме была какая-то новая. Не обиженная — просто осторожная.
Никита ел кашу. Сам сварил.
Яна молча прокручивала ленту в телефоне. Аня играла с ложкой.

Нина спокойно налила себе чай, села напротив и достала ноутбук.

— Слушай, — начал Никита, не поднимая глаз, — а ты что, правда думаешь… работать? Серьёзно?

Она посмотрела на него внимательно. Слишком внимательно, чтобы он не напрягся.

— Я уже работаю.

— Ну… это же так. Подработка. Пару рублей. Это не серьёзно.

— А серьёзно — это когда я больная, на ногах, жарю котлеты и глажу тебе рубашки?

— Я не это имел в виду. Просто… ты перегибаешь.
Раньше как-то всё было нормально. А теперь — будто сорвалось с катушек.

Нина отставила чашку.

— Раньше нормально было только вам. Мне — нет.

Он замолчал.

— Я не против помогать, — наконец выдал он. — Просто ты резко стала… ну, другой.

— Да. Потому что теперь я — сама по себе. И я не собираюсь снова становиться удобной.

Она говорила ровно. Без истерик, без требований. Но именно этот тон заставлял слушать.

— Я ничего не требую. Я просто больше не соглашаюсь быть молчаливым фоном вашей жизни.

С кухни было слышно, как Анечка смеётся, гремя ложкой по столу. Этот звук как-то сбил напряжение.

— Ладно, — сказал Никита тихо. — Посмотрим, как у тебя получится.

— Уже получается, — ответила Нина. — Просто вы не привыкли это замечать.

Вечером Яна зашла в кухню, где Нина опять печатала.

— Мам…

Нина подняла глаза.

— А ты… ну… ты правда ходила куда-то? Типа, чтобы… ну, для себя?

— Да. Группа поддержки. Там женщины говорят честно, как им живётся. Без прикрас. Без розовых очков.

Яна почесала висок.

— Странно звучит.

— Странно — это когда никто не интересуется, как ты на самом деле.

Они замолчали.

— А можно я с тобой как-нибудь схожу? — вдруг спросила Яна. — Просто посмотреть.

Нина смотрела на неё несколько секунд. Внутри всё дрогнуло — но она не выдала ни удивления, ни волнения.

— Можно. Только ты сама решаешь — говорить или молчать.

— Я, может, и не буду говорить. Просто послушаю.

— Это тоже нормально.

Яна кивнула. Неловко. Не по-подростковому. И пошла в комнату.

А Нина вдруг поняла: эти перемены — не просто в ней. Они, как круги по воде, касаются всех. И если она продолжит — то, может быть, этот дом впервые станет не просто жильём. А местом, где можно дышать.

В ту ночь она открыла блокнот и приписала:

— Доверять себе. Даже когда страшно.
— Быть не идеальной, а настоящей.
— И — да. Купить ту помаду. Завтра.

 

Помаду она всё же купила.

Красную. Насыщенную, наглую, «не под возраст», как бы сказала Яна. И нанесла её прямо в магазине, в зеркале у стойки. Смотрела на себя — и не узнавала. В глазах появилось что-то, чего давно не было.
Уверенность? Нет, не совсем.
Просто — возвращение.

Когда вернулась домой, никто даже не сделал замечания. Но помаду заметили. Особенно Никита.

Он бросил взгляд, потом посмотрел ещё раз — дольше, с лёгким недоумением.

— Ты куда-то ходила? — спросил, будто между делом.

— Да. За помадой. Захотелось. Просто так.

Он помолчал, потом усмехнулся:

— Дорогая, может, ты кризис переживаешь? Ну, возрастной?

Нина улыбнулась в ответ — спокойно, но уже иначе.

— А ты не думал, что я просто начинаю жить?

Ответ был не вколот, не выстрелен. Просто произнесён. И в этой простоте было больше силы, чем во всех скандалах за последние годы.

Через пару дней Нина вышла на первую реальную удалённую работу. Маленькое агентство искало человека на полставки: тексты, немного писем, редактирование.
Ставка — почти в два раза больше, чем за статьи на копеечном сайте.
Она прошла тестовое. Получила задание.
Подписала договор. Онлайн.

Когда пришла первая оплата, всего несколько тысяч, она долго смотрела на СМС с зачислением, как на что-то священное. Это были её деньги. Её усилия. Её время. Не из семейного бюджета, не из «разрешённых Никитой» покупок.

Её.

На следующий день она купила Ане новые краски. Себе — тёплый шарф. И заказала кофе навынос. Просто потому что могла.

Но чем сильнее выпрямлялась её спина — тем напряжённее становился воздух дома.

Однажды вечером, Никита вернулся не как обычно. Тихим, уставшим. А раздражённым.

— Я не понял, ты собираешься теперь всё на меня повесить? Я с работы — а тут и есть нечего, и Аня без ужина, и ты с ноутбуком…

— Я заранее сказала, что у меня дедлайн. Макароны были. Котлеты были. А с Аней ты справился — жив-здоров.

— Это неуважение, Нина. Я пашу, прихожу — и чувствую себя посторонним в доме.

— А раньше я себя чувствовала тенью. И ты не замечал. Теперь просто честно: ты не в центре моего мира. И это — нормально.

Он шагнул ближе, нахмурился.

— Ты с кем-то познакомилась?

Нина фыркнула. Впервые. Почти со смехом.

— Да. С собой.

Он стоял, сжав челюсти. Но не сказал больше ни слова. Развернулся и ушёл в спальню.

В ту ночь Нина не спала. Не от страха. От осознания: всё больше рушится старая конструкция — где она была молчащей, удобной, виноватой.
И ей не страшно.
Страшно, наоборот, вернуться назад.

Она снова достала блокнот.

— Я не обязана доказывать, что достойна любви.
— Кто не умеет уважать — потеряет доступ.
— Молчание больше не будет моей формой выживания.

 

На выходных в доме будто накапливалось электричество. Ни скандалов, ни крика, но тишина — плотная, колючая. Никита почти не разговаривал, но следил. Взгляд — тяжёлый, оценивающий. Не придирался напрямую, но каждое его движение говорило: “я жду, когда ты успокоишься и всё станет, как было.”

Но не станет.

Воскресным утром Нина предложила:

— Давайте все сходим в парк? Аня проветрится, я немного отвлекусь, и вам полезно.

Яна буркнула из-за телефона:

— Мне неохота.

Никита пожал плечами:

— Я лучше посплю. Устал. Ты хочешь — сходи. Ты ж теперь сама по себе, как я понял.

Она посмотрела на него спокойно:

— Я не одна против вас всех. Я — просто за себя. Это разные вещи.

Он не ответил.
А она — пошла.
Одна, с Аней.
И было хорошо.

На следующей неделе Нина впервые отказалась от просьбы Никиты.

— Слушай, ты не могла бы забрать мои вещи из химчистки? Мне некогда. Там чек в куртке.

— У меня работа. Не могу.

Он повернулся:

— У тебя работа? Вот это новость.

— Да. Не в офисе — но работа. Со сроками. С оплатой. С уважением.

— Ты всегда находишь время на меня.

— А теперь — нет.

Это было сказано без вызова. Как погода. Как факт. И это его по-настоящему разозлило.

— Ты не заметила, как начинаешь отдаляться? Семья — это не только свобода. Это ещё и обязанности!

— Я исполняла все обязанности годами. Ты этого не заметил, пока не стало “мало”.

Он замолчал. Хотел хлопнуть дверью — но не было подходящей. Просто вышел на балкон. Злился молча.

На следующий день он пришёл домой позже обычного.
Без объяснений.
С запахом чужого парфюма на воротнике.

Нина всё поняла. Моментально. Не по запаху даже. По тому, как он вошёл. По тому, как не посмотрел ей в глаза. По вине, прикрытой утомлением. По выработанной наизусть позе усталого мужа.

Она ничего не сказала.

Просто подошла к зеркалу в прихожей. Подкрасила губы той самой красной помадой. Встала напротив него. Смотрела долго. Тихо.

— Тебе что-то нужно объяснить? — спросила.

— Нет, — хрипло ответил он. — Ничего.

— Хорошо. Тогда и я объяснять ничего не буду. В этой игре я больше не участвую.

Он хотел сказать что-то вроде: «Ты всё не так поняла», «Ты себя накручиваешь», «Это не то, что ты думаешь», но впервые понял — это не работает. Перед ним была не та Нина. Не та, что проглотит, забудет, заплачет и сварит суп.

Перед ним была женщина, которая выбрала себя. И уже не вернётся назад.

Позже, когда дом затих, она достала блокнот.
И написала крупно, почти на полстраницы:

— Я больше не буду бороться за то, что не борется за меня.

А чуть ниже:

— Я сильнее, чем им удобно. И это — моя победа.

 

Утром она проснулась раньше всех.

Снаружи шёл дождь, такой же тихий и постоянный, как последние дни в доме. Аня ещё спала, поджав ладошки под щёку. В другой комнате — Яна, завернувшись в одеяло, с телефоном под подушкой.
А Никита лежал рядом, на краю кровати. И ей вдруг стало невыносимо ясно: они в одной постели, но в разных жизнях.

Она встала, надела свитер и прошла на кухню. Сделала себе кофе, открыла ноутбук. Проверила почту — новое письмо:
«Готовы обсудить ваш текст. Нам понравилось. Есть ещё проекты.»

И в этой фразе было больше уважения, чем за все годы брака.

Она закрыла ноутбук, взяла блокнот. Сегодня писать не хотелось. Не было нужды убеждать себя. Она уже знала всё, что надо.

— Мам, ты чего в куртке? — Яна вышла на кухню, потягиваясь. — Ты куда?

— К юристу. Я подаю на развод.

Тишина. Словно кто-то выключил звук во всей квартире.

— Серьёзно?.. — прошептала дочь.

— Серьёзнее не бывает.

— А папа знает?

— У него вчера был шанс сказать всё. Он выбрал молчание.

Яна стояла босиком, в футболке с чужим логотипом, с растрёпанными волосами — и вдруг впервые выглядела не подростком, а просто человеком, который ничего не понял, но чувствует: всё меняется.

— Ты уходишь?

— Нет. Он уйдёт. Эта квартира — моя по документам. Я просто напомнила себе, чья она была всё это время на деле.

— Аня?.. Я?..

— Вы со мной. Никто вас не бросает. Но теперь — по-другому. Я больше не жертвую собой, чтобы кому-то было удобно.

Когда Никита пришёл домой, она уже его ждала. За столом, без истерик, с папкой бумаг и чашкой остывшего чая.

Он всё понял с первого взгляда.

— Ты решила?

— Да. Без скандалов. Без сцен. Просто — всё. Больше не будет полумолчаний, полуобвинений, полужизни.

Он молчал. Долго.

Потом, тихо:

— Я не думал, что ты на это способна.

— Я тоже не думала. Но оказалось — могу всё, что хочу. Просто раньше не разрешала себе. А теперь — разрешила.

Он ушёл. Без драки. Без объятий на прощание. Просто — вышел. Дверь даже не хлопнула. Она больше не звенела. Потому что в этом доме теперь был другой воздух.

Чистый.

Нина села у окна. За стеклом по-прежнему моросил дождь. А за её спиной — спальня, теперь по-настоящему её.
А в другой комнате — Аня, спящая спокойно. И Яна, лежащая в темноте и думающая. Наверное, впервые — о матери. Не как о дежурной фигуре, а как о женщине, которая выбрала себя.

Нина допила чай. И впервые за многие годы почувствовала вкус. Не горечь. Не привычную теплоту.

Свободу.

 

Прошёл месяц.

Нина проснулась под ласковое солнце, которое спокойно просачивалось сквозь занавески. В доме было тихо, но не пусто. На кухне тихо разговаривали Яна и Аня. Смех, тихие голоса — музыка нового утра.

Она налила себе кофе, села за стол и открыла ноутбук. Новая работа приносила не только деньги, но и смысл. Тексты, проекты, живое общение — всё это наполняло день красками.

В дверь позвонили.

Это была Света — соседка и подруга, та самая, с которой Нина познакомилась на группе поддержки.

— Привет, — сказала Света, заходя в квартиру. — Хочу пригласить тебя и девочек на выходные к нам. Будем готовить и просто отдыхать.

Нина улыбнулась.

— Звучит прекрасно.

Она взглянула на фотографии на стенах — теперь на них не только семейные портреты, но и снимки с новых встреч, новых людей, новых возможностей.

Яна подошла и обняла маму.

— Мам, спасибо, что не сдалась. Я теперь понимаю — ты тоже человек.

— И я учусь быть рядом с тобой. По-настоящему.

Взгляд Нины стал мягче, в нём была уверенность и тепло. Пусть этот путь только начинался, но теперь она знала — её история продолжается, и она сама — её автор.