Взрослый, маленький сын

— Ну и когда ты собиралась мне всё это рассказать? — голос Глеба дрожал от злости, а глаза полыхали неприязнью. Он смотрел на Наталью так, будто перед ним стоял чужой человек.

— Глебушка, милый, ты о чём? Что случилось? — она сделала шаг к нему, но он отпрянул, будто её прикосновение могло причинить боль.

— Я всё знаю… мама, — последнее слово прозвучало, как пощёчина. Не с любовью, а с ненавистью.

— Ну давай, расскажи, раз знаешь, — Наталья попыталась перевести всё в шутку и шагнула к сыну, чтобы обнять. Но он увернулся, словно её прикосновение было заразным.

— Не подходи ко мне. Не хочу тебя видеть, — сказал он, сбрасывая обувь и направляясь в свою комнату.

Она осталась стоять в коридоре, растерянная и опустошённая. Он захлопнул дверь, и спустя пару минут ей показалось, что из-за неё доносится сдавленное всхлипывание.

— Господи, да объясни ты, в чём дело? За что ты так со мной? Глеб! — её голос дрожал. — Я думала, ты у меня взрослый, рассудительный парень…

— А я думал, у меня мать настоящая, — дверь распахнулась, и перед ней стоял взволнованный, покрасневший от гнева подросток. — А ты… ты предательница.

От слов сына у Натальи защемило сердце. За все четырнадцать лет он ни разу не называл её просто «мать». Это прозвучало как обвинение.

Но она не позволила себе сломаться. Кто-то из них должен был быть взрослым. Пусть это будет она.

— Хорошо. Объясни. Что ты узнал?

— Мне папа всё рассказал, — выдохнул Глеб. — Всё. Как ты сдала меня в детдом. Как ты отказалась от меня.

— Понятно… — Наталья отвела взгляд.

— И что? — с недоумением спросил сын. — Ты даже не попытаешься оправдаться?

— Нет, Глеб. Я не собираюсь оправдываться. Может, твой отец прав. Наверное, я действительно не годилась в матери… Может, тебе и правда будет лучше с ним. Я помогу тебе собрать вещи. А сама… буду жить для себя. Как, наверное, должна жить плохая мать.

Он не ответил, просто смотрел на неё. В его взгляде мелькнуло замешательство.

С того самого дня, как бывший муж вновь появился в их жизни, Наталья жила, как на иголках. Он будто ждал момента, чтобы вбить клин между ней и сыном.

— Ладно, раз уж ты всё равно решил уйти, то хотя бы выслушай меня. Тебе рано бросать в лицо обвинения, не зная всей картины. Присаживайся.

— Не хочу. Мне достаточно того, что сказал папа. Ты… ты подлая.

— Придётся выслушать, — сказала она твёрдо. — Не ты один имеешь право на обиду.

Она глубоко вдохнула.

— Родилась я в обычной семье. Вроде бы всё было нормально… Пока не ушёл отец. Нашёл новую женщину, начал новую жизнь. А мама… словно решила доказать, что она ещё может быть желанной. Появились один мужчина, потом другой. Дом постепенно превращался в кошмар. Я слишком рано узнала, что такое взрослая жизнь — не из книжек, а из реальности. В конце концов я оказалась в детдоме.

— Почему ты не пошла к бабушке с дедушкой?

— Они были. Но никому я не была нужна. А мама… клялась, что всё исправит. Забрала меня однажды. Но через некоторое время я сама вернулась в приют. Не хочу говорить, почему. Просто поверь, у меня не было другого выхода.

— …

— Тогда меня приняла баба Катя. Ты знаешь, что она тебе не родная бабушка, да?

Глеб молча кивнул.

— Она работала в детдоме. Я пришла к ней — тринадцатилетняя девчонка — сама. Рассказала всё. Она помогла мне снова встать на ноги. Благодаря ей я закончила школу, поступила в вуз. Тогда и встретила твоего отца. Я училась, работала официанткой, жила в общежитии. Его мать сразу меня невзлюбила — «бродяжка», как она меня называла. Но всё равно мы поженились. Родился ты. Я думала, теперь всё будет хорошо.

— А потом он нас бросил, да?

— Да. Ты был совсем малыш. А он просто сказал: «Я ухожу. Забери сына». Моя свекровь разрешила пожить пару недель. Казалось, что она пошла мне навстречу, но… на самом деле ей было всё равно. Я металась, искала работу, просила оставить тебя с ней на пару часов. Она выгнала меня.

— Папа говорил, что она…

— …любила тебя? — Наталья усмехнулась. — Эта «любящая бабушка» грозилась выкинуть тебя на лестницу, если я не уйду до возвращения её сына.

Она замолчала на мгновение. В глазах стояли слёзы, но голос остался спокойным.

— Я стояла на мосту, с тобой на руках. Вода казалась такой холодной, серой. Я думала: ну, раз всё кончено, пусть хотя бы ты уйдёшь без боли. А потом… мимо проходил человек. Бомж, как говорят. Он схватил меня за руку. И сказал: «Не глупи, девчонка. Жизнь — не конец. Конец — это смерть».

Она посмотрела на сына.

— Я тогда выбрала жить. Ради тебя. Ради того, чтобы ты рос не в подвале, не на улице. Я пошла обратно. Нашлись люди, помогли. Нашлась работа. Всё было тяжело, но мы справились. Вдвоём.

Наталья умолкла.

Глеб опустил глаза.

— Значит, ты не… ты не бросала меня?

— Нет, Глеб. Никогда. Я сражалась за тебя как могла. Только, видимо, где-то не хватило сил. Или ты вырос — и увидел меня чужими глазами.

Она встала.

— Если всё, что ты услышал от отца — для тебя истина, я не стану переубеждать. Просто… знай мою правду тоже.

Он не ответил. Но и не отвернулся. А это уже что-то.

 

Глеб стоял молча. Его плечи чуть дрожали — то ли от злости, то ли от растерянности. Он впервые смотрел на мать как на человека, а не просто на ту, кто варит суп и спрашивает про уроки.

— Почему ты мне раньше ничего не рассказывала? — наконец спросил он, тихо, будто боялся услышать ответ.

— А ты когда-нибудь спрашивал? — Наталья грустно улыбнулась. — Я не хотела нагружать тебя тем, что тяну сама всю жизнь. Я просто хотела, чтобы у тебя была другая судьба. Лучше, чем у меня. Без обид. Без боли. Без предательства.

— Но папа говорил…

— Папа ушёл, Глеб. Когда тебе было всего шесть месяцев. И ни разу не спросил, чем ты болеешь, как у тебя дела в школе. Он появился, когда ты уже вырос, стал интересным, удобным. Появился и сразу стал «героем». А я… я всегда рядом была. В горе и в радости. В одиночестве. В болезни. В тишине, когда ты спал, и в шуме, когда у тебя были капризы.

— Он сказал, что ты его не пускала к нам…

Наталья вздохнула и присела на край дивана. Говорить становилось всё труднее. Но она знала — если не сейчас, потом будет поздно.

— Я никогда не запрещала ему видеть тебя. Он просто не хотел. Он исчез. А когда ему вдруг захотелось быть «отцом года», я не стала мешать. Надеялась, что тебе это будет нужно. Но он пришёл не ради тебя. Он пришёл, чтобы доказать себе, что он прав. А я — нет.

Глеб подошёл ближе. Его взгляд был уже не такой жёсткий. Скорее — растерянный.

— Он мне говорил, что ты холодная. Что ты не способна на любовь…

— Я любила тебя с первой секунды, как увидела. Да, может, не так, как в фильмах. Не с песнями и воздушными шарами. Но я спасала тебя своей жизнью, своим выбором. И выбирала тебя каждый день, Глеб. Когда не спала ночами. Когда отказывала себе во всём. Когда боялась, что не справлюсь.

Мальчик сел рядом. Голову он всё ещё держал опущенной. На щеках были слёзы.

— Я запутался, — прошептал он. — Я не знаю, кому верить. Всё кажется каким-то перевёрнутым.

— Это нормально. Ты взрослеешь. Начинаешь видеть, что правда не всегда чёрная или белая. Иногда она серого цвета, как та вода под мостом.

Наталья помолчала.

— Я не ангел. Я срывалась. Я уставала. Я могла быть резкой. Но я никогда не переставала быть твоей мамой.

Глеб молчал. Потом чуть слышно сказал:

— Я помню, как ты читала мне сказки. Даже когда сама засыпала на ходу. Как ты готовила мои любимые сырники. Как шила мне костюм рыцаря на утренник, всю ночь…

Наталья сдержала слёзы. Не время плакать.

— Прости, что не рассказал сразу, что отец приходил. Мне казалось, ты рассердишься.

— Я не сержусь. Мне больно. Но я всё ещё здесь. С тобой.

Глеб поднял на неё глаза.

— А баба Катя… Она жива?

— Да. Мы с ней иногда созваниваемся. Хочешь — съездим к ней? Она будет рада.

— Хочу, — кивнул он. — Только… можно пока просто посидим? Молча?

— Конечно, — прошептала Наталья и обняла его. — Сколько тебе нужно.

 

Они долго сидели в тишине. Наталья гладила сына по голове, словно пыталась погладить не волосы, а его душу — растерянную, сбитую с толку, напуганную. А потом, будто всё внутри утихло, Глеб вдруг сказал:

— Я бы хотел… увидеть бабу Катю. Поговорить с ней.

Наталья слегка улыбнулась, осторожно, будто боялась спугнуть этот маленький, но важный шаг.

— Хорошо. Позвоню ей. Думаю, она будет рада.

Через несколько дней они приехали в небольшой городок на окраине. Дом Екатерины Фёдоровны стоял на тихой улице, утопая в сирени. Обычный деревенский дом — с крыльцом, где сушатся полотенца, с кошкой, лениво лежащей на подоконнике.

Баба Катя встретила их, как будто ждала всю жизнь. Вышла на крыльцо, сняла очки и уставилась на Глеба.

— Так вот ты какой, взрослый стал… — её голос дрожал. — Всё на маму похож, особенно в глазах.

Глеб неловко кивнул. Он хотел что-то сказать, но слова застряли в горле.

— Заходите, чайник уже вскипел. Вишнёвый пирог готов. Сколько лет мечтала вас вместе видеть, — она прижала Наташу к себе. — Ты, дочка, худая стала совсем. Ты держись. Слышишь? Держись.

Позже, когда они сидели за столом, Глеб решился:

— Баба Катя… а можно спросить? Только честно. Про маму. Про прошлое.

— Можно, — ответила она без раздумий. — Честность — она не всегда милая, но нужная. Спрашивай.

— Она правда жила в детдоме? Сама туда пошла?

— Так и было, сынок. Я тогда работала там воспитателем. Девчонка пришла — с глазами, как ночь без луны. Ни слёз, ни жалоб. Просто усталая. Как взрослая. Рассказала всё, без истерик. Мы думали — может, временно. Но она осталась. И всё тянула сама. Училась, помогала с малышами. Никогда не ныла, не просила. Только зубы сжимала, когда было больно.

— Она не сдалась?

— Никогда. Хотя могла. Имела право. Но не позволила себе сломаться. А потом появился ты. Она звонила мне в слезах, когда папаша твой сбежал. Я знала, что ей тяжело, но она ни разу не попросила взять тебя к себе. Всё сама. Каждый день — борьба.

Глеб опустил взгляд. На душе скребли кошки.

— Я думал, она отказалась от меня…

— Сынок, она тебя за руку держала, когда никто больше не держал её саму. Ты был её якорем, её единственным светом. Ты и сейчас — всё, что у неё есть. Не потеряй это, слышишь?

Он кивнул. Слёзы уже не скрывал.

— Спасибо, — только и сказал он.

Позднее, когда Наталья и Глеб вернулись домой, в почтовом ящике их ждало письмо. Конверт был узнаваемый — корявый почерк, синий фломастер. Он не ошибался.

Отец писал.

«Глеб, сын. Я не знаю, что тебе там наговорила твоя мать, но прошу, не слушай её. Она всегда была сложной, скрытной. Манипулировала. Я хочу, чтобы ты жил со мной. У меня стабильная семья, хорошая жена, свой дом. У тебя будет отдельная комната. Условия. Возможности. Выбор за тобой. Я жду».
Глеб молча подал письмо матери. Наталья прочла, не дрогнув.

— Ну что ж… Ты сам решаешь, с кем быть, — сказала она спокойно. — Я не держу.

Глеб сжал письмо в кулаке и бросил его в мусорное ведро.

— Я уже сделал выбор.

Она посмотрела на него. А потом впервые за долгое время крепко прижала к себе.

И в этом объятии не было боли — только облегчение. И тишина, наконец ставшая тёплой.

 

Конечно, вот продолжение — история развивается дальше, раскрывая, как Глеб взрослеет, учится прощать, но не забывать, как взрослая жизнь стучится в дверь, и какие решения нужно принимать, даже если они болезненны:

Прошло несколько недель. Жизнь будто вошла в новое русло. Между Натальей и Глебом уже не было той ледяной стены, что недавно отделяла их друг от друга. Он по-прежнему иногда замыкался, упрямился, задавал трудные вопросы, но делал это не из злобы — а потому что начал искать себя.

Однажды вечером, за ужином, Наталья вдруг сказала:

— Слушай, у тебя скоро выпускной. Надо костюм подобрать. И поступление не за горами.

Глеб уткнулся в тарелку, ковыряя макароны.

— Мам…

— Что?

— Я всё думаю… Он ведь всё равно отец. Ну, биологически.

Наташа вздохнула. Её пальцы непроизвольно сжались на краю стола.

— Да, сын. Биологически. А вот в остальном… это уже тебе решать.

— А если я… просто встречусь с ним? Один раз. Без тебя.

Она кивнула. Без эмоций.

— Я не буду против. Но запомни: задавай вопросы. Слушай не только ушами, но и сердцем. Не ведись на обещания. Просто… будь умным.

Они встретились в кафе на окраине города. Отец Глеба, Александр, был по-прежнему элегантен — дорогая рубашка, уверенная улыбка, резкие движения. Он широко раскинул руки, будто хотел обнять сына, но Глеб остался стоять.

— Привет, — коротко бросил он.

— Привет, — так же сухо ответил Глеб.

— Ты вырос! Мужик уже! Слушай, давай я закажу что-то вкусное. Хочешь бургер? Или стейк?

— Я пришёл не есть. Я пришёл спросить.

Александр слегка напрягся, но улыбку не убрал.

— Что хочешь знать?

— Почему ты ушёл?

Пауза.

— Глеб… ну, это было сложно. Мы с твоей мамой не сошлись характерами. Она была упрямая, гордая. Мне казалось, я не выдержу этого. Ушёл. Да, ошибся. Но теперь хочу наверстать.

— А где ты был четырнадцать лет? Когда мама болела. Когда я болел. Когда мне нужна была защита. Ответственность?

Мужчина тяжело вздохнул.

— У меня тогда не было возможности. Работа. Новая семья. А теперь вот всё устаканилось. Я могу тебе многое дать.

— Ты думаешь, я сюда за этим пришёл? За “многим”?

Александр нахмурился.

— Ты же подросток. Хочешь учиться, развиваться. Я могу дать тебе старт. Настоящую опору.

Глеб встал. Медленно, спокойно.

— Мне не нужна опора, которая появляется только когда всё готово. Я вырос с мамой. Она ничего не обещала — она просто была. Всегда. И именно это называется любовью, а не предложения из удобной жизни.

Он посмотрел в глаза отцу. Без ненависти. Без злости. Просто — по-взрослому.

— Мы больше не увидимся, папа. Но спасибо, что дал мне понять, кого я не хочу быть.

И вышел, не обернувшись.

Наталья ждала его дома. Он вошёл, молча снял кроссовки, повесил куртку и прошёл на кухню. Там пахло чаем и мёдом.

— Всё? — спросила она.

— Всё, — кивнул он. — Больше он не придёт.

— Ты уверен?

— На сто процентов.

Она не стала спрашивать, что именно произошло. Не полезла в душу. Просто налила две чашки чая и поставила перед ним.

— Устал?

— Немного.

— Отдохни. Завтра будем костюм мерить.

Он усмехнулся.

— Только не бабочкой, ладно? Я не маленький.

— А ты всё равно мой мальчик, — тихо сказала Наталья. — Но теперь — уже настоящий мужчина.

Он впервые не смутился от этих слов. Просто кивнул.

И в этом кивке было не только взросление, но и принятие.