Бабник, маменькин сынок, кредитный паразит — считал, что я без него никто, а теперь ночует у соседки на коврике
«Пользовался мной, жил за мой счёт, унижал, а потом вышвырнул ночью — теперь сидит у матери, да и то временно»
— Ну что, приметила новенького в коллективе? — с язвительной ухмылкой спросил Гриша.
Именно этот упрёк ждал Людмилу, когда она, уставшая после работы, переступила порог.
— Какого ещё новенького? — спросила она, ставя пакеты с продуктами на пол.
— А у вас на сайте сегодня обновление — выложили фотку свеженького кадра, — процедил Гриша. — Молодой, симпатичный, перспективный. Ну ты поняла.
— И при чём здесь я? — Люда скинула куртку и повесила на крючок.
— Не ты ли поэтому сегодня задержалась? Наверняка уж глазками ему стреляла.
— Ты в своём уме? — села Люда на табурет и сняла обувь. — У нас сотрудников — пруд пруди. Я даже не знала, что кого-то взяли, пока ты не ляпнул.
— Ага, рассказывай! — фыркнул Гриша. — Наверное, вся бухгалтерия побежала нового парня встречать!
— Ты что, с ума сошёл? — раздражённо сказала она, беря пакеты. — Лучше бы пол вымыл, чем в сотрудниках конкурентов искал!
— Я и собирался, — развалился он на табурете. — Но мама посоветовала глянуть — вот я и посмотрел. Такой парень, ух!
Люда включила воду на кухне и принялась мыть посуду, при этом мысленно проклиная «доброжелателя» — свекровь, Елену Михайловну, которая при каждом удобном случае раздувала огонь в их семье.
— Людмила, вынуждаете меня лишаться хороших людей, — услышала она голос начальника.
— Пётр Геннадьевич? — удивлённо подняла голову.
— О, вы что! Вас я как раз ценю! — улыбнулся он. — Если бы все были как вы — я бы из дома руководил. Всё бы само крутилось!
— Спасибо большое! — кивнула Люда с лёгкой улыбкой.
Он ушёл, и к ней тут же подсела коллега Света:
— Люд, ты чего так себя гробишь? Ты же за семерых пашешь!
— Деньги нужны, — коротко ответила Люда.
— Да куда тебе столько? Два отдела на тебе, ещё один подрабатываешь, и в выходные на работе!
— Ларёчникам ещё отчёты делаю — по ночам, — вздохнула Люда.
— И когда ты живёшь?
— Как с долгами рассчитаюсь — тогда и поживу.
— Какие ещё долги? Ты ж с утра до ночи в работе!
— Это не мои долги, — сказала тихо. — Это мой муж постарался.
— Для семьи, для дома?
— Машину купил, телевизор размером с обои, маме своей санаторий оплатил. И себе отпуск. Устал, видите ли.
— А ты?
— А я — зарабатываю. Он же уволился, потому что его, бедненького, не оценили. По статье. Гордость, видишь ли.
Света ошарашенно смотрела на неё.
— Ты его так сильно любишь?
— Я просто без него не могу… — ответила Люда, не уточняя, что именно не может: жить или вздохнуть спокойно.
— А ты домой на такси, при ваших долгах?
— Это твои долги, — парировал Гриша, который услышал разговор. — Не хочешь на такси — езди на автобусе! Я тебе не шофёр.
— А ты не хочешь сам заработать хоть на один платёж? — с трудом сдерживалась Люда.
— Ты кто такая, чтобы лезть в мои дела? Считай свои бумажки и не суйся!
— Я с тобой только из жалости. Потому что ты никому больше не нужен.
Она могла бы сказать больше, но не стала. Слишком много лет молчания сломали привычку отвечать.
«Хватит. Я не хочу так больше. Лучше быть одной, чем вот так — с ним…», — подумала Люда. Но вслух сказать не осмелилась. Пока.
Глубокой ночью её разбудил крик:
— Вставай! Быстро! Едем!
— Что? Куда? Ты чего орёшь?
— Не рассуждай! Быстро вставай, говорю!
Он потащил её в машину, посадил, пристегнул ремнём и нажал на газ с такой яростью, что её вжало в кресло.
Машина неслась сквозь ночь, фары вырывали из темноты куски дороги и редкие силуэты деревьев. Люда сидела, прижавшись к двери, всё ещё не понимая — что происходит.
— Гриша, ты можешь объяснить, что случилось? — наконец решилась спросить она, глядя на его перекошенное от злости лицо.
— Сгорел! Понимаешь? Дом сгорел! — рявкнул он, сжимая руль так, будто хотел его переломить. — У матери!
— Что? Как?.. Елена Михайловна… она жива?
— Да! — прошипел он. — Но теперь ей негде жить! Всё! Нету дома, всё в труху! И знаешь, кто во всём виноват?
— Надеюсь, не я? — прошептала Люда, заранее зная ответ.
— Конечно, ты! — он бросил на неё злобный взгляд. — Ты меня довела! Я нервничал, я забыл плиту выключить, я торопился! А почему? Потому что ты каждый день выносишь мне мозг!
— Ты серьёзно?.. — Люда обернулась к окну, чувствуя, как внутри всё сжимается.
Он сжёг дом матери и обвиняет в этом меня. Что дальше? Убьёт — и тоже будет я виновата?
— Теперь поедем к тебе. Мама пока поживёт у нас.
— Что? — она чуть не рассмеялась от абсурда. — У нас? В той квартире, где и так нет места даже для воздуха?
— Ты чё, хочешь, чтоб моя мать на улице осталась? — взбесился он. — Это всё временно! Она просто пока поживёт у нас!
— Ты когда-нибудь спросил меня? Хочешь, я твою мать к себе пущу? Я её видеть не хочу! — впервые за долгое время голос Люды сорвался на крик.
— Это ты сейчас от наглости орёшь, — процедил он. — А уволят тебя завтра — ты завоешь. Будешь знать, как с мужем говорить.
— Ты мне угрожаешь?
— Я тебя предупреждаю! Ты думаешь, ты незаменимая? Любая такая же придёт, и даже рада будет, что я рядом. А ты… зажралась!
— Ты — балласт, Гриша. Ты — груз, который тянет ко дну. Без тебя — я вздохну, а ты без меня — даже сигареты себе не купишь.
Он ударил по рулю с такой силой, что клаксоны машин позади загудели в ответ.
— Молчала бы! Всё равно деваться тебе некуда! Ты прилипла ко мне, как банный лист, и будешь рядом, пока я скажу!
— Это ты прилип, Гриша, — тихо сказала Люда. — Но, похоже, сегодня ты оторвёшься.
Он резко затормозил у её дома, схватил её за руку:
— Пошли! Мама у подъезда ждёт.
— А ты — иди сам, — Люда вышла, захлопнула дверь и направилась к подъезду, не оборачиваясь.
— Людка! — закричал он, — ты офигела?
Она обернулась — впервые спокойно, устало, но уверенно:
— Ты сегодня вышвырнул меня среди ночи из постели, как собаку. Привёз сгоревшую мать, свалил её на мою голову и винишь меня во всём, что происходит. Знаешь, что? Я устала. Пусть она живёт с тобой. Но не у меня.
— Ты серьёзно? — растерялся он.
— Серьёзнее, чем когда-либо. Это был твой последний проезд на моей шее. Дальше — пешком.
Она поднялась на свой этаж, слыша, как он орёт за спиной, как мать причитает возле машины. Но она уже не слышала — впервые за долгое время в голове стало тихо.
Квартира встретила Люду тишиной и темнотой. Закрыв за собой дверь, она оперлась на стену и впервые за долгое время… не заплакала.
“Я не должна больше плакать. Всё. Хватит. Теперь — только вперёд.”
Она прошла на кухню, включила свет, достала кружку, налила воды и села за стол. Тишина, пустая квартира, и… облегчение. Странное, дикое, непривычное облегчение. Как будто кто-то снял с неё мешок камней, и она теперь медленно учится дышать.
Телефон взвизгнул. Сообщение от Гриши:
“Ты реально решила всё испортить? Я мать твою к себе не зову, а ты мою выгнала! Сама ещё приползёшь! Горе-бухгалтерша!”
Люда удалила сообщение. Без эмоций. Просто стёрла, как спам.
На следующий день она проснулась не по будильнику, а сама — в 7:05. Без тревоги, без судорог в животе от очередного скандала. Душ, завтрак, рубашка — всё было как обычно, но ощущалось совершенно иначе. Как будто она вернулась в своё тело.
В офисе Света подбежала первой:
— Люда! Ты в порядке? Ты вчера с таким лицом уходила…
— Свет, я… — Люда замялась, а потом просто выдохнула, — я выгнала его. Всё. Конец.
— Наконец-то! — вырвалось у подруги. — Ты не представляешь, как давно мы этого ждали.
— Мы?
— Ну да. Вся бухгалтерия болела за тебя. Просто никто не лез, ты же не подпускала. А сейчас — молодец. Горжусь!
Люда впервые за много месяцев улыбнулась по-настоящему.
В обеденный перерыв она зашла в банк, распечатала список долгов. Сумма была впечатляющая. Но теперь она смотрела на неё по-другому: это больше не его долги — это её путь на свободу.
Вечером снова пришло сообщение от Гриши:
“Люда, ну не будь дурой. Вернись. Мы всё начнём сначала. Мамке тяжело, давай не будем ссориться. Я всё осознал.”
Она перечитала его трижды. Улыбнулась.
И ответила:
“Осознанным мужьям я больше не верю. Удачи тебе. Мамке — здоровья. Но место рядом со мной теперь занято. Имя ему — свобода.”
На следующее утро Гриша приехал под дом, снова пытался звонить, вызывал. Она не вышла. Через пару дней он ушёл к той самой маме — с её пепелища.
А Люда? Люда однажды, возвращаясь с работы на автобусе, смотрела в окно и поймала себя на мысли:
“Никогда не думала, что одиночество — это такое счастье. Оно — тишина. И в этой тишине наконец слышен мой собственный голос.”
Спустя год.
Лето. Тот самый июль, когда год назад она сидела на табурете с руками в холодной воде и слушала, как её обвиняют в измене, лености и всех смертных грехах. Сейчас же она сидела в уютной кофейне с видом на городской парк, листала документы на планшете, пила капучино и улыбалась. Не кому-то. Просто себе. Просто потому что может.
— Людмила Геннадьевна, ваша фокус-группа на три часа. Переносим или оставляем? — подошла девушка-ассистент.
— Оставляем. И, пожалуйста, предупреди, что я чуть опоздаю. Пять минут — не больше.
Она была теперь не просто бухгалтером. За год Люда открыла небольшое бюро финансовой поддержки малого бизнеса. Сначала работала ночами, брала копеечные заказы. Потом кто-то порекомендовал, кто-то пришёл повторно, кто-то даже инвестировал. У неё теперь был офис, несколько сотрудников, сайт, стабильный доход. И главное — покой.
В какой-то момент она вернулась в своё тело. Стала снова слышать, как стучит её сердце, как шелестит листва, как поёт жизнь — рядом.
Иногда, очень редко, ей писали. Один и тот же человек. Тот, кто сжёг собственное прошлое и хотел бы поджечь её настоящее.
“Ну как ты там? Скучаешь?”
“Ты помнишь, как мы в парк ездили? Я тут мимо проходил.”
“Мама спрашивает, что с тобой. Неужели у тебя никого нет?”
Она не отвечала. Её тишина была громче любого упрёка.
— Мама, я вымыла! Можно я мультик посмотрю? — тоненький голосок вернул её в реальность.
Люда повернулась. За соседним столиком сидела молодая женщина с дочкой. Мама кивнула, девочка убежала. И тут Люда впервые за долгое время подумала: “А может быть?”
Нет, у неё пока не было новых отношений. Никто не пришёл на смену. Но, что важно — ей больше не было страшно быть одной. А значит — если кто-то и появится, это будет не из нужды, а из желания.
Она встала, достала из сумки конверт. В нём было последнее: справка о погашении всех долгов. Все кредиты, займы, рассрочки — всё оплачено.
Люда улыбнулась. Положила документ в ящик, подписанный: “Победы”.
Эпилог.
В один из осенних дней ей пришло письмо. Настоящее, бумажное, с косым почерком:
“Люда. Прости. Ты была права. Ты сильная. Я сижу у мамы. Она болеет. Я — не нужен никому. Иногда снится, как ты говоришь, что всё будет хорошо. Но без тебя — не стало. Прости. Гриша.”
Она прочитала, сложила, и не заплакала. Потому что теперь она знала: то, что без неё плохо — не значит, что ей надо вернуться.
Её жизнь — уже не там.